В сентябре 2011 года в Зыряновском районе Восточно-Казахстанской области работала научная экспедиция Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН во главе со старшим научным сотрудником, кандидатом филологических наук О.Г. Ровновой. Цель экспедиции - сбор исторического и диалектного материала. В экспедиции принял участие зав. отделом русской этнографии Восточно-Казахстанского музея-заповедника Яковлев А.А., который в ходе экспедиции вёл сбор экспонатов для музея и запись информации по истории и этнографии исследуемого региона. Работа проводилась в сёлах Снегирево, Тургусун и Быково. Сведения записаны от информаторов от 1927 до 1939 годов рождения.

Впервые русское население на территории региона появилось не позднее середины XVIII века [5, с.1]. Это были старообрядцы или по местной терминологии кержаки [5, с.2, 15]. Кержацкие деревни с конца XIX века стали заселяться «поздними переселенцами» из разных мест России [5,с.46].

Старообрядцы сами себя называли «стариковски» и «чашные»[1], т.к. выполняли заповеди, называемые «соблюдением чашки». Согласно им кержаки не давали со своей посуда напиться, а «ковшичком черпали и  в другую посудину наливали»[3], отдельно набирали воду в реке, протирали дверную ручку в своём доме после ухода иноверца. Даже сумку с хлебом «они не велели рядом ложить», потому что могут «испоганиться, измирщиться»[1]. Старообрядцы не употребляли чай, а самовар «звали чёртом, у которого изо рта огонь летит. Из него грех воду пить»[1]. На гулянья кержаки собирались отдельно, «кучкой»[3]. В свою веру они принимали только через перекрещивание в реке. Бывали случаи, когда казах-работник «приживал» ребёнка с девушкой-старообрядкой, его перекрещивали, он женился и жил уже как муж. Отношение односельчан к «соблюдению чашки» кержаками было неоднозначным. «Староверы «морговали» (брезговали- А.Я.) нашей веры»[1],- говорят одни. Относились с пониманием, «на это никто не ругался, раз такой закон был у них»[3],- утверждают другие.

Основными занятиями сельского населения в регионе, обеспечивавшими самым необходимым, изначально были земледелие, скотоводство, пчеловодство и охота. Неплохой доход давало разведение благородных оленей-маралов [5,стр50].

Высевали рожь, пшеницу, «просу», ячмень. Муку мололи на небольших водяных мельницах, запружая речку и направляя воду по дощатому жёлобу. Старались смолоть до морозов, пока не перехватывало реку льдом. Мельница работала круглосуточно, поскольку хозяйств в деревнях было много, да и мельницы были не в каждой деревне. Молоть возили возами и пока не смелют всё зерно, ночевали на мельнице. Мельник плату за помол брал мукой или зерном.

Крупу делали старинным способом - в ступах. Иногда для облегчения работы использовали специальные приспособления. В них вместо ступы использовалась вкопанная в землю чурка, выдолбленная изнутри. В неё засыпалось зерно, которое  толкли специальным пестом с ручками, подвешенным на очепе, как у колодца. За день можно было натолочь мешок крупы.

До колхозов в каждом хозяйстве имелось до 30 коров и более, самый бедный держал три-четыре коровы. Разводили также овец, лошадей. Нередко скот держали на заимках. В хозяйствах имелось много птицы: гусей, уток. Свиней стали разводить лишь при советской власти, а «раньше свиней не держали, было как-то грешно свинью есть, это при советской власти «разбеледовали», что мясо свиное можно есть»[1].

В Быково в окрестностях села было четыре маральника: Михайлы Снегирева (в Михайловом логу), Гранова (на горе «Гранов сад»), Волкова и Андрона Сосновского. Возле маральников были построены заимки-дома, где жили мараловоды и их работники. Работниками, в основном, были казахи, «русских мало шло в работники»[1].

В качестве подспорья жители сёл мыли золото в окрестных речках. К примеру, в окрестностях Быково есть речка Найдёниха, названная так потому, что там находили золото. В речку клали баранью шкуру, «камнем придавливали, сколь полежит, потом её вытаскивают и на неё золото приносило»[1].

Лён сеяли в больших количествах и занимались его обработкой до середины ХХ века, «пока товары в магазинах не пошли». За зиму холст соткут, в марте его мочат и отбеливают на солнце. Замачивали в кадочке, а утром, пока холодно, вывешивали на шест, закреплённый на козлах. Холст день висел, затем его расстилали на черым (снежный наст) для отбеливания на солнце. Он становился «белый-белый, ветром выветриват»[1]. Холст, при необходимости, красили. В коричневый цвет красили черёмуховой корой. Он шёл на мужские рабочие штаны и женские юбки. В жёлтый цвет красили травой серпухой, растущей в окрестностях и цветущей малиновыми цветками.

Льняную одежду на работу носили и те, у кого была покупная. Бывало, девка едет на работу в покупной одежде, а в сумке везёт льняную и «черки» из кожи сшитые. Говорили, в льняном легче работать. На работу в качестве верхней одежды носили шабур, который изготавливался из домотканины на льняной основе с шерстяным утком. Из чисто шерстяной ткани шился зипун. У него выше пояса пришивался подклад, чтобы шерсть не кололась. Верхнюю одежду подпоясывали «опояском», вытканным из покупного гаруса или домашней овечьей шерсти «жишки» белого или чёрного цветов. Опояски из «жишки» красились покупной краской и предназначались для работы. Во время работы полы верхней длинной одежды подворачивали.

Кожу выделывали, в основном, «скотску»: «выдубят, высушат, потом мнут»[1]. Мяли на «белике» или барабанной мялке. Из кожи шили обувь с голенищами - «черки», внутрь которых вставляли войлочные чулки. Из хрома шили сапоги, а также женские ботинки и мужские «щиблеты». Женские ботинки шили и на низком каблучке, и на высоком. На хромовые сапоги и ботинки в дождь одевали калоши. Мода была на сапоги со скрипом. Бывало, если пойдут плясать в сапогах со скрипом, особенно мастер пляса, было красиво - «только слушай». Зимой сапоги не носили, а носили пимы и черки. Пимы - «на выход», черки - на работу. Пимов у одного человека бывало по несколько пар. Например, хозяйка по дому работает в одних( рабочих) пимах, по дому ходит- в других, а на праздник одевает - третьи.

Жилые дома рубили преимущественно из пихты, редко - из лиственницы.

Стены не штукатурились, мылись и скоблились голиками. В каждом доме была русская печка. Для битья печки делали каркас из досок - свинку. Вместо внутренней части свинки иногда клали мешок с песком, после вырезания «сэла», мешок развязывали и песок выгребали. Били печи пестами и деревянными толкушками. Бока били прямо, а верх - наискосок.

У печи низ трубы назывался чувал, место вокруг трубы - «задорга». Сбоку на высоте печи иногда делали дощатую лежанку- «полочек», опирающуюся на укосины. Ширина «полочка» примерно 1 м, длина - на длину печи. Внизу у печи был дощатый выступ - голбчик. Он был либо узенький, чтобы только садиться, либо широкий, с «западнёй»- лазом в подпол («голбец, гобец»).

В сёлах Ново-Крестьянске, Соловьёво, Верх-Мяконькой, в окрестностях которых не было леса, печи топили кизяком. Его готовили после посевной, когда выдавалось свободное время. Отходы от скота вытаптывали при помощи лошадей, затем укладывали «в станки» и подсушивали. Когда пласты подсыхали, их ставили на рёбрышко, затем - на дыбы по пять штук, потом складывали в кучи. Когда кучи просыхали, их складывали «скирдом» и закрывали травой или картофельной ботвой. В скирды добавляли свежий навоз из-под коров, пришедших домой с пастбища. Навоз брали деревянной лопаточкой и мазали его на скирду. Помимо кизяка печи топили соломой и «тарначом» (кустарником).

Печь использовали для приготовления сусла. Корчагу с зерном нагревали в печи, по готовности вынимали и из придонного отверстия по желобочку в глиняную калываночку текло сусло. Оно было хлебно-сладким, «как горячий мёд»[4]. На его основе делали домашнее пиво. Пиво также делали на основе тыквы. Её нарезали, добавляли муку «простого размола» и ставили в печку парить. Затем разводили водой, отстаивали, сливали в лагун и заквашивали дрожжами, сваренными из хмеля с мукой или тёртым картофелем. Под лагун иногда клали  табак. Пиво до готовности стояло две недели. Пивом, к примеру, угощали «помочан», односельчан, приглашённых для оказания помощи: «сруб рубить, дом на мох поднять, мазать»[1]. Нередко «помоча» собирали одинокие женщины, которых много было после войны.

Для хранения в летнее время скоропортящихся продуктов строили погреба или «амбарушки» с ледниками. В с.Ново-Крестьянка, в окрестностях которого не было леса, амбарушки изготавливали из подручного материала. Выкапывали ямку, обкладывали её стенки камнем. Вокруг ямки над землёй сооружали двойные стенки из тальникового плетня, обмазанного раствором глины с соломой или мякиной, которые посередине засыпали землёй. Сооружение накрывали крышей. В марте в ямку утрамбовывали снег, который сверху накрывали соломой и плахами. Всё лето в амбарушке хранились такие продукты, как, например, сало копчёное, мясо сушёное, квас в лагуне.

Во второй четверти ХХ века среди русского сельского населения низовьев р. Бухтармы сохранялись архаичные черты хозяйства и быта. Особенно это проявлялось у старообрядцев, стойко державшихся не только канонов своей веры, но и традиционных форм хозяйства и быта. В крестьянских хозяйствах обработка продуктов земледелия и животноводства велась ручным способом, с использованием простейших приспособлений. Сохранялись традиции в обустройстве жилища, хранении продуктов и приготовлении пищи. Материалы для пошива и элементы традиционного костюма сохраняли свою актуальность наряду с появлением покупных тканей и фабричной одежды и обуви.

Источники и литература

1. Архив Восточно-Казахстанского областного архитектурно- этнографического и природно- ландшафтного музея- заповедника. Материалы экспедиции в Зыряновский район Восточно-Казахстанской области 2011 г., с.Быково, Быкова М.В., 1927 г.р.

2. Там же, с.Тургусун, Зотова А.П., 1933 г.р.

3. Там же, с.Снегирево, Натарова М.И., 1937 г.р.

4. Там же, с.Снегирево, Снегирева А.С., 1939 г.р.

5. Е.Э. Бломквист и Н.П.Гринкова. Бухтарминские старообрядцы. Издание АН СССР, Ленинград, 1930, 460с.

А.А.Яковлев

Полевые исследования в Верхнем Приобье, Прииртышье

и на Алтае, 2011-2012 г.г.: археология, этнография, устная история.

Вып. 8: материалы VIII международной научно-практической конференции. Барнаул, 18-19 апреля 2013. – 284 с.:ил.